Киркволл

Карвер

Этот день все-таки наступил. Где-то на краю сознания забилось разочарование оттого, что я умудрился дожить. Мне казалось, что призраки тех, кто остался за морем, наказывают меня за то, что я оставил их, бросил на попечение смерти. Мне казалось, что они мстят. Их тени едва заметно трепыхались. Я чувствовал, когда они обращали на меня свои взоры. Холодные, ощутимые взгляды. Выглядывали из-за завесы мрака, стоило мне отвернуться на секунду, и мгновенно скрывались.

По спине пробежал холодок, и я невольно съежился. Они следили за мной из темноты. Отныне теперь лишь днем я буду в безопасности от их упреков и осуждений.

Но не от чувства вины. И не желания вернуться домой, которое напрочь заглушало все чувства, все потребности.

Только сейчас я заметил разительные изменения в движении корабля. Толчки прекратились. Корабль медленно набирал скорость. Он не плыл сам — его несло.

Почувствовав слабое шевеление на своем плече, я не сразу понял, что оно принадлежало чужому теплу. Яркие цветные пятна бросились в глаза, и сквозь них я различил седую мамину голову, устало опущенную на мое плечо. Ее волосы были черными, как воронье крыло, но после смерти папы она начала стремительно седеть, и за три года ее волосы полностью покрылись серебром, не пощадившим ни одного черного волоска.

Она прилежно, как ребенок, поглощала пищу, которой ее чуть ли не с рук кормила Авелин. От усталости мать даже не замечала, что она ест. И только непреклонное выражение лица Авелин заставляло мою исхудавшую мать держать руку на весу возле рта. Она не ела столько же, сколько не спала, и сон отчаянно боролся с голодом за ее внимание, отнимая последние силы.

Это был паек Авелин, который она, не задумываясь, отдала маме. Теплая волна благодарности вызвала невольную улыбку. Авелин не обязана помогать нам. Но все же делала это. Чувствовалось ферелденское воспитание, решил я про себя. Она восхищала меня. Спокойная, выносливая, с твердой волей. Ее жизнь держалась на службе так же, как и хотелось бы мне. Она родилась в Орлее, но ее родиной стал Ферелден. И, как и мы, она спешно покинула его, оставив на попечение Создателя рядом с моей сестрой своего мужа. Но, в отличие от Скай, невольно подумал я со злостью, она держалась стойко.

— Карвер… Ты как?.. — закончив с пищей и сердечно поблагодарив Авелин за заботу, обратилась мама ко мне, обхватывая мою руку своими детскими ладонями.

Я задумчиво приоткрыл рот, глядя на отражение своих глаз в небесной голубизне, обрамленной черными ресницами, словно умоляющие солгать ей после всего, что случилось, как лгали все остальные своим близким в надежде сохранить силу духа и огонек надежды на лучшее. Моя наивная мама безвозмездно, всем сердцем любила все, что имело какое-то значение для нас и отца, все, что ей предлагали взамен на ее роскошную, беспечную жизнь в Киркволле. Однако все же вместо того, чтобы остаться в Ферелдене, мы постыдно сбежали в Киркволл в надежде найти безопасный уголок. И в том была ее вина.

Кажется, что после смерти отца Лотеринг перестал иметь для нее прежнее значение.

Я не представлял, что будет теперь. Раньше я никогда не задумывался. Фермерство, шахты, армия, золотая земля. Горстка земли для каждого, кто не променял бы ее ни на какие замки Ферелдена, ни на какие сокровища и могущества.

— Переживу, — ответил я и отвернулся, чтобы она не заметила, как предательски забегали мои глаза. Ответ получился более холодным, чем я рассчитывал. И мать больше не произнесла ни слова. Краем глаза я заметил, как на меня бросила взгляд Авелин, то ли с мягким осуждением, то ли с сожалением.

Я не ел двое суток, но почему-то в желудке было спокойно, словно после сытного плотного обеда. Это ощущение повергло меня в еще большее отчаянье.

Выйдя на последнюю прямую, беспокойный корабль успокоился и расстелил над синими водами беззвучный полет. Трюм открыли, и первой, как это всегда было раньше, наверх поднялась Скай. Корабль пошел легко, ровно, и я, поднимаясь следом за ней, почувствовал, как волна отчаянья вновь накрыла меня с головой.

Мы не должны, не должны были сюда плыть!.. А корабль гнал все быстрее.

Машинально ухватив мать за локоть, чтобы помочь подняться, я с отвращением оглядывал мрачные стены холодного сырого камня, которые хранили в себе леденящие душу крики мучеников и звон рабских цепей. Я не мог даже силой воли вызвать в себе хотя бы каплю любопытства. Эти черные скалы мысленно возвращали меня в то настоящее, которое сейчас стало безвозвратно ушедшим прошлым.

Держи себя в руках. Просто держи себя в руках, пока мы не окажемся в безопасности, в мамином доме.

Там я придумаю, как вернуться домой.

Руки тряслись, и я никак не мог угомонить беспокойную дрожь. Мысли не поддавались контролю, словно бы существовали отдельно от меня. Они вновь и вновь повторяли, что мы здесь чужие.

Мы не должны быть здесь.

Я не хочу быть здесь. Я должен быть дома.

Свежий морской ветер наконец проник в мои легкие, наполняя их кислородом, которого мне так не хватало. Пусть на короткое мгновение, но нормальный мир напомнил о себе. Однако это был уже не тот мир, который я знал и любил. Каким-то образом он изменился. Это ощущалось в воздухе. В чужом воздухе. Такой воздух я еще никогда не пробовал. В мое сердце, помимо тоски, разочарования и отчаянья, переполнявших его, закралась неуверенность. Смогу ли я вообще жить здесь, пусть даже временно? Мысль о том, что утопиться будет легче, чем прожить в этом месте дольше месяца, показалась мне пугающе верной.

Сейчас, когда я увидел своими глазами черные скалы, устремленные в небо, моя ненависть к этому городу окрепла. Я ненавидел его не только из-за его прошлого, из-за мрачного вида и каменных стен, но больше потому, что он не был моим домом.

На мгновение мне показалось, что я все еще сплю, смотрю кошмары, что я нереален, и все вокруг ненастоящее. Не может быть так.

Но потом я столкнулся взглядом со Скай, и этот кошмар разлетелся на тысячи мелких осколков, не устояв перед напором реальности. Ее глаза, точно мутная вода, не отражали ничего.

Урон, нанесенный внезапным известием о смерти любимого человека, гибели сестры, потери родного дома и безжалостными переменами в жизни, пришедшими извне и перевернувшими весь ее внутренний миропорядок, оказался за пределами восстановления. Точный удар пришелся в самое сердце, приняв форму и облик самого сильного страха — страха перед неизвестностью.

Глаза ее защипало, и, судорожно втянув воздух, она тряхнула головой, чтобы выбившиеся из хвоста пряди скрыли ее лицо от посторонних взглядов. Бросив последний взгляд вдаль, туда, откуда мы приплыли, она убедилась, что Ферелден и все, что они с ним делили поровну, растворилось, и тяжелыми шагами пересекла расстояние от трюма до причала. Она была разбита, сломлена до такого состояния, когда нет сил даже выплакаться. Нет желания ни есть, ни пить, ни дышать. А больше делать нечего…

Это было последним признаком человечности, который я застал в ней за последнее время. Больше она в себя не приходила за те две недели, что мы болтались на корабле.

Не пришла и сейчас.

Я словно перекочевал из одного кошмара прямиком в другой, прикоснувшись подошвой к камню пристани. Вот мы и здесь. Сейчас я должен был почувствовать ликование в душе, радость, облегчение оттого, что остался в живых…

Не увидел я этого ликования во взглядах остальных ферелденцев. Стоило им сойти с корабля, как сама идея бежать от Мора вновь показалась им неудачной, глупой попыткой спрятаться от проблем, которые нужно было решать. Люди потратили две недели пути сюда, чтобы отчаянно возжелать возвращения обратно.

Море звало назад. Я был в одном ударе сердца от того, чтобы броситься в воду и отправиться в Ферелден самому, прекрасно зная, что не пройдет и часа, как ненасытные волны, словно хищники, только и поджидающие, когда ослабнет добыча, поглотят меня. Но благородные намерения уже вымостили для меня длинную дорожку домой, захватывающую все существующие петли, преграды и окольные пути, а жажда восстановить былой порядок в жизни оказалась сильнее жажды пасть смертью патриота.

— Что там такое? — я решил, что мне почудилось, но, кажется, это был голос моей сестры. Она хотела сказать что-то еще, но вдруг осеклась и остановилась, словно бы сама удивилась тому, что прозвучал ее голос.
— В город никого не пускают, — заявила Авелин таким голосом, словно готовилась вытащить меч из ножен и резать каждого, кто решит преградить ей путь за эти стены.
— Что?.. — неожиданная новость, усиленная длинной тяжелой дорогой, усталостью, страхом и отчаяньем, хлестнула мою мать по лицу, и она пошатнулась. Я едва успел обхватить ее за талию, чтобы не дать упасть. Она подняла на меня беспомощный взгляд огромных глаз, точно у маленькой Бетани, которая не могла справиться с поставленной задачей и безмолвно умоляла придумать что-нибудь, подсказать, исправить положение.
— Нечему удивляться, — злость на город, на маму, на Скай, на пустые надежды и бессмысленную трату времени пробирала меня, и в голос протиснулись стальные нотки, хоть я и сам того не хотел. — Все бегут от Мора, точь-в-точь как и мы. Беженцы собрались здесь со всего Ферелдена…
— И теперь их вышвырнут отсюда на поживу смерти, — сухо закончила за меня Авелин. — И нас в том числе.

Выслушав этот приговор, мать замерла в страшной растерянности. Сумасшедшие стуки ее сердца ощущал даже я, держа за талию на случай, если хватит удар. Кого-нибудь из нас двоих.

Положение выглядело безвыходным.

В этот момент Скай привлекла мое внимание. Тонкая игра ее мимики осталась бы незаметной для невнимательного человека, но я четко осознавал: что-то изменилось в ее лице. Но что именно, никак не мог понять.

Легкая дрожь, которой ее пробрало, означала, что чаша терпения переполнилась. Перед ее глазами промелькнули события минувших дней, все то, что нам пришлось оставить за морем, и внезапно для всех нас Скай, сделав до ужаса ровный шаг вперед, обернулась с такой мрачной решимостью, что мы невольно шарахнулись. Слишком высока оказалась цена.

— Мы проберемся в город, — ее голос полоснул острым лезвием холодной стали по беззащитному горлу, — так или иначе.

Охрипший от столь долгого молчания, он стал опасным. Сухой лед так и не растаял.

Это существо не моя сестра.

— Стражники подходят с докладом к этому человеку. Давайте поговорим с ним. Может быть, что-нибудь выясним, — предложила Авелин, выдвинув наиболее разумную и конструктивную идею и тем самым предотвратив семейные распри оставшихся Хоуков, и все мы, проследив за ее рукой, наткнулись взглядом на корявого стражника, отнюдь не подходящего под описание благоразумного и адекватного человека, с которым можно будет договориться.

Моя сестра, долго не думая, тронулась с места и, движимая какой-то опасной сверхъестественной силой, тяжелым решительным шагом направилась к упомянутому Авелин стражнику. Неожиданное проявление энтузиазма в ней меня не подбодрило, но пробудило любопытство. Что она задумала?

Она приблизилась к нему почти вплотную, прежде чем он, недоуменно наблюдая за ней, не выдержал такой наглости и резким окликом отправил ее назад. Мне на мгновение показалось, что она сделала это нарочно…

— Эй ты! Беженка! А ну возвращайся к остальному вонючему сброду! Ты что, думаешь, что ты важная шишка?!

Беженка! Ни разу за эти две недели это слово так не кололо, как сейчас. Вот оно, наше нынешнее положение. Величественное, гордое и устрашающее «ферелденка» легко превратилось в жалкое и оскорбительное «беженка». Гнусавый голос, насквозь пропитанный осознанием важности своего положения, и хорошо отрепетированное непроницаемое выражение лица, призванное одним своим внушительным видом искоренять любые надежды и заодно отбивать всякое стремление у беженцев прорваться в город, вызвали у меня почти нестерпимое желание размазать эту самодовольную ухмылку по его кривой роже, а его самого — по здешним стенам.

— Нам нужно пройти в город, — сохраняя удивительное спокойствие, ровно заявила откуда-то сзади Авелин.
— Ха! — усмехнулся стражник с каким-то садистским оскалом, очевидно, наслаждающийся происходящим. — Всем нужно! Но никто не пройдет.
— Почему?! — испуганно ахнула мать, сжав мою руку так крепко, что кости хрустнули. Откуда у нее взялись такие силы?
— У нас своих нищих в городе полно! На кой нам еще и толпы вонючих ферелденских беженцев?! — фыркнул стражник.

Его голос безумным эхом отозвался у меня в голове. Остагар, Лотеринг, чудище, оторвавшее Бетани от земли, голод, бессонница, две недели потерянного времени в тесном холодном трюме, страхи — все это разом навалилось, атаковало меня и ослабило до такой степени, что резкая головная боль чуть не свалила с ног. Внутри все скрутило. Ценой невероятных усилий мне удалось устоять, не выдав себя. Чтобы не утерять контроля, я впился ногтями в ладони, и это вернуло меня в реальность.

Решив, что голос повысили на избранную им хозяйку, мабари тихо зарычал, обнажая длинные клыки. Стражник испуганно шарахнулся от пса, и в этот момент я был готов поклясться, что почти ощутил резкий холодный луч здравого смысла, внезапно вспыхнувший в затуманенном мозгу рядом со мной, порождая что-то похожее на мгновенно созревший план…

Я хотел высказать этому ублюдку все, что думал, но что-то в лице моей сестры остановило меня.

И не зря. Он продемонстрировал слабинку. И она среагировала незамедлительно, воспользовавшись случаем.

Мягко опустив руку на голову пса, дабы успокоить его, Скай потрепала его за шею, демонстративно оборачивая солидный ошейник со знаменем Ферелдена так, чтобы улучшить обзор для стражника. Ее движения были медленными, но невольно приковывали внимание. Был готов поспорить с кем угодно, что она высчитывала все вплоть до секунды: сколько следует держать пса под контролем, сколько следует двигаться, говорить…

Затем она резко подняла пронзительный взгляд на стражника, полный неприкрытого презрения, как на нечто омерзительное и гадкое, и он заметно съежился. Меня самого передернуло, когда я представил этот взгляд на себе. Она была способна прожечь дыру этим взглядом за несколько секунд, и я бы на месте парня не стал рисковать.

— Нищих? — вскинула Скай брови, и усмешка мгновенно исчезла с губ стражника. — Это так Киркволл приветствует важных гостей? — воскликнула она в притворном возмущении, и ее пес в качестве подтверждения зарычал еще громче.

Стражник замер в нерешительности. Мы тоже. Выждав несколько секунд, Скай продолжила:

— Приглядись повнимательнее, — угрожающе тихо заговорила она, подходя к искренне удивившемуся такому неожиданному повороту стражнику на небезопасное расстояние. — Мы похожи на беженцев? Я похожа на беженку? Осмотри меня. Осмотри внимательно. Посмотри на мою броню. Обрати внимание на мое оружие. Я сражалась при Остагаре бок о бок с его величеством королем Кайланом Тейрином на правах его преданного воина и советника, пока ты здесь подтирал свой зад и плевал в потолок, и спасла тем самым твою бесполезную шкуру, рискуя жизнью ради того, чтобы отсрочить приход Мора в Вольную Марку! А теперь еще раз взгляни на нас и скажи, похожи мы на беженцев или нет!
— Да ты же… вы… да я могу… — попытался было возмутиться стражник, но Скай только лишь решительнее сдвинула брови, и он замолк. Было очевидно, что он все-таки проглотил наживку.
— О Создатель, я уже трепещу перед твоими полномочиями, стражник! — издевательски захохотала она, вскинув руки. — Только вот я уполномочена быть дипломатом Ферелдена и на правах представителя своей страны войти в ваш город беспрепятственно… Думаешь, знает ли обычный ферелденский беженец о том, что твой капитан ходит в бордель только для того, чтобы выпить, потому что стесняется женщин и боится собственной жены, которая уже семь лет состоит с ним в бездетном браке, больше похожем на соседство по комнате? Думаешь, обычный беженец знает, что ваш капитан Эвальд коллекционирует игрушечные деревянные кубики, ничего не соображает в отчетах и документации и готов скинуть эту работу на кого угодно?! Или то, что он настолько не привык к обществу и большим скоплениям народа, что в напряженной ситуации его язык частенько орудует гораздо быстрее, чем его извилины?!

Это был рискованный шаг. Слишком рискованный, без путей к отступлению.

Услышав это, стражник мгновенно закрыл рот. Его глаза наполнились неприкрытым изумлением и страхом.

Информация была несвежей. Но она не устарела.

— У меня повсюду связи, агенты и шпионы, и я могу дать приказ моему телохранителю, — она почему-то указала на меня, и я с большим трудом придал себе соответствующий вид, — убить тебя просто за небольшое неповиновение или за оскорбительное слово в мой адрес… Один из моих агентов с капитаном Эвальдом в портовой таверне распивали бочку антиванского бренди, пока ты учился ходить и говорить!.. Этот город ждет нас. И если верха сочли нужным не информировать стражу об этом, это значит, что дела государственной важности не для ваших ушей. И все, что вам нужно, — выполнять свою работу.

Мы стояли, затаив дыхание, на протяжении всего ее монолога. Клянусь Создателем, я мог физически почувствовать исходящее от мамы напряжение. Мы замерли в ожидании того, как нас вышвырнут отсюда из-за агрессивного выпада Скай, но стражник к концу ее тирады буквально побелел, трясясь, как осиновый лист… Мне показалось, что сейчас она ласково обхватит его руками за горло и просто убьет. На самом дне под беспроглядной толщей равнодушия и пренебрежения ко всему, что связывало ее с настоящим, шевельнулась ярость, и Скай, решив, что терять больше нечего, безнаказанно дала волю своему упорству. Лишь извечная расчетливость не могла изменить ей даже сейчас. Это было то естественное качество, которое она всегда пускала в ход, как только на кон ставили благополучие ее близких и ее собственные интересы.

Кажется, Мор выжег не только Лотеринг. Он сжег мою сестру заживо. Изнутри.

Несмотря на то, что тьма опутала ее голову своими сетями, Скай удалось сохранить какую-то долю рассудка и сделать попытку, пока мы все пребывали в растерянности. Но я уже не знал, была ли эта рассудительность, план, просчитанный вплоть до мелочей, или же Скай все глубже увязала в омут безумия? Сейчас я не видел разницы между здравомыслием и сумасшествием и потому не мог даже предположить, какими мотивами руководствовалась моя сестра!

Перечить я не смел не только по этой причине: она всех нас против воли вытолкнула на сцену, призывая осторожно играть каждый свою роль так убедительно, как это только было возможно.

Если что-нибудь сейчас сорвется, второго шанса попасть в город нам не представится. И, став одним из актеров спектакля, которым руководила Скай, я был вынужден поддерживать ее, стоя сзади с таким важным видом, точно моя сестра говорила абсолютную правду, и стражник поступил, оскорбив нас, непростительно глупо. В то же время мы все были связаны действиями и репликами сценария, не имея права отходить от написанной для нас роли ни на шаг. При осознании того, какой интересной информацией владела моя сестра, глаза на лоб полезли не только у стражника. И внезапно я ощутил какую-то извращенную страхом и злостью вину.

Давет сделал ее. Все, что в ней было, проявилось лишь благодаря ему. Он вылепил ее, вдохнул в нее жизнь, одарил ее собственной волей, пробудил ее чувства, укрепил ее самоуверенность. Она была обязана ему всем, чем являлась… Кажется, мы все были обязаны. Снова задолжали.

Вот только отдавать долги было некому.

Именно благодаря Давету она однажды и навсегда забыла фразу «Не могу». Она выучила фразу «Нет ничего невозможного». И с тех пор размеренно и усердно училась быть непобедимой, как и он.

А сейчас она даже не знала, где, под каким покровом холодных ночей, где ветра истерично кричали голосами тысячи павших, лежал его хладный труп…

Судя по позе Скай и крохотным вулканам в ее глазах, она даже не собиралась заканчивать эту комедию, грозящую перерасти в трагедию. Ей это нужно было, вдруг подумалось мне, и в моей голове начало постепенно проясняться. Это уже не хорошо разыгрываемая пьеса, отчаянная и смелая, где от главного героя и его массовки зависела вся наша дальнейшая судьба. Скай действительно слетела с катушек. Накопленная за две недели пути скорбь, подпитываемая неутихаемой болью, превратилась в настоящий бушующий внутри Скай ад. И когда последняя капля легко возгораемой жидкости, ядовито-кислотной, слетела с губ стражника перспективой остаться ни с чем после всего того, ради чего были похоронены Бетани, Давет и стены нашего дома, ныне обращенные в пепел, она попала на еще не зажившую рану. То, что старательно удерживала внутри себя Скай, вскипело и вырвалось наружу.

Ярости стало тесно внутри, и все, что оставалось невысказанным, полетело прямой атакой в лицо бедного стражника. Весь его жалкий вид напуганного и пристыженного мальчишки кричал о том, как жаждал он провалиться под землю, лишь бы взгляд двух потемневших от гнева прищуренных глаз не мог его отыскать.

— Ты разве не заметил, что мы отличаемся от большинства наших собратьев, которых ты сейчас, не думая, оскорблял, бросаясь словами прямо мне в лицо? Ты видишь, откуда мы происходим? По-твоему, я этого пса с родословной из королевской псарни украла? И он так спокойно ушел с чужаком? По-твоему, эти кинжалы из дерева вырезаны? Мы послы ферелденского государства, официальные представители нашей власти, и мы прибыли сюда из Денерима на одном из последних кораблей на аудиенцию к его милости наместнику Марлоу Думару для обсуждения вопросов, которые являются не твоего ума делом, ты, грязный крестьянин! Миру грозит огромная опасность, и ты можешь в этом убедиться, раскрыв глаза и осмотревшись. Я, мой советник, моя телохранительница и даже преподобная мать Ханна из Редклифа, вызвавшаяся лично сопровождать нас в столь нелегкие времена! Она даже свое теплое одеяние пожертвовала многодетной беженке, дабы очистить нашу совесть и благословить наш приезд от имени Создателя!

Услышав это, мать сложила руки и принялась мурлыкать себе под нос Песнь Света, и была ли это актерская игра, или мать действительно начала молиться, я даже не знал. Но у Скай, выглядевшей столь непривычно яростной, ни одна жилка не дрогнула под кожей. Она держалась уверенно, настроенная провести нас в город любой ценой, даже если ей придется сейчас взорвать весь порт гарлоку под зад. И пусть она говорила чушь, Скай запаслась другим преимуществом: быстрее нас всех она заметила страх и недоумение в глазах стражника и поняла, что умом он не блещет. Этим она пользовалась без зазрения совести.

— Мне нужно поговорить с главнокомандующим насчет его осведомленности о нашем прибытии. Вы проявили глубокое неуважение по отношению ко мне и моим спутникам, в особенности к официальной представительнице нашей церкви! Я больше не стану с вами разговаривать и тратить время, которое обязалась потратить плодотворно во имя моей страны и безопасности всего мира, — она была высокомерна, оскорблена и холодна, как лед, и казалось, что вокруг нее замерзал и трескался воздух. — Где ваш начальник? Направьте меня к нему, будьте добры сделать хотя бы что-то из того, что можете.

Ее голос затих, и я слово вышел из транса. Перепуганными, как у кролика, глазами стражник смотрел на Скай, боясь свести с ее лица глаз, словно бы это стало для нее сигналом к атаке. Боковым зрением он бегло оглядел нас, опустил глаза на благородного мабари с королевской печатью на ошейнике, тихо рычащего на него в покорной близости от хозяйки, и вдруг стал яростно махать в сторону в поклоне, давая нам знак, чтобы мы проходили. Я отчетливо услышал его сиплое: «Прошу прощения во имя Создателя», адресованное «преподобной матери», и она, войдя в роль, с поистине церковным милосердием ответила ему: «Благословен ты, взыскующий его прощения, дитя мое…» В этот момент мне даже стало немного смешно.

Это было невероятно, но риск окупился! Я с облегчением выдохнул, чуть не выдав нас. Я не дышал на протяжении всей этой тирады.

Основное препятствие было преодолено благодаря моей сестре, и у нас появился шанс пройти в город. С преувеличенной готовностью полуживой стражник отшагнул в сторону, пропуская мою сестру вперед, а за ней и нас. Скай с решимостью надвигающегося ледника, рушащего все на своем пути, двинулась вперед.

Она испугала не только его. Я отчаянно убеждал себя, что моя сестра, как всегда, всезнающая и всемогущая, просто сильно рисковала ради нас. Она нацепила маску и принялась притворяться, давя на яркий образ, выбивающийся из общей массы. Ее дорогое вооружение на самом деле осталось лишь подарком из прошлого, напоминанием о том, что счастливая пора прошла, а стражник просто купился на это… Но мне пришлось признать, что напряжение достигло пика, и Скай, не выдержав, просто сломалась и сорвалась…

Сейчас, когда она наконец взялась за дело, я почувствовал огромное облегчение, сбросив с себя груз почти поглотившей меня безнадеги, но зародившиеся сомнения насели на меня новой тяжестью. Что она, побери ее хасинд, собралась делать дальше?

— Она две недели молчала. Ей нужно было выговориться, — сзади подоспела Авелин, почему-то говоря это именно мне, будто я интересовался. Ее голос был буквально пропитан сочувствием и каким-то призывом. Только к чему, я не понимал. Мой мозг и вовсе отказывался думать самостоятельно.

Не найдя, что ответить, я лишь кивнул. Пройдя через арку, мы вышли на отрытое пространство, похожее на площадь. Перед глазами выросла зловещая крепость с высокими воротами, за которыми куталась в сырость зловещая темень. Внезапно во мне возникло острое предчувствие того, что меня собираются заковать в кандалы и причислить к равноправному жителю города цепей — города, где никто не был свободен и никто никогда не чувствовал себя в безопасности.

Перед высокой лестницей собралась куча народа. В середине толпы мелькали серебряные доспехи. Кажется, это были наши ребята.

В общем гуле по мере приближения я начал отчетливо различать, что они говорили.

— Все золото Тедаса не раздвинет стен этого города, — с достоинством старейшины Церкви заявил, по всей видимости, капитан, облепленный со всех сторон сомнительного вида ребятами, напоминающими детей, решивших поиграть в наемников.

Против воли я представил, что Давет бы сейчас посмеялся над ними от души.

— …Мы не станем здесь торчать! — заявил один из наемников, ударив кулаком об ладонь, словно демонстрируя серьезность своих намерений.
— Тогда возвращайтесь на свой корабль и уплывайте, — спокойно ответил капитан. — Я ничего не могу для вас сделать.
— Можешь и еще как можешь! — набросился на него другой наемник. — Наш корабль уже ушел! Мы спустили гребаную кучу денег, чтобы приехать сюда, и просто так никуда не уйдем! Так что…
— Половина Ферелдена потратила гребаную кучу денег, чтобы приехать сюда, — недрогнувшим голосом перебил его капитан, и я с некоторым удовлетворением отметил, что он оказался человеком сдержанным и спокойным, хотя казалось, что он чувствует себя не в своей тарелке, как и говорила Скай. Она должна найти с ним общий язык. — Город переполнен, господа.

Атмосфера ощутимо накалилась. Мне не показалось, когда рука предводителя наемников дернулась к ножнам.

— Если бы вы никого не впускали, — голос моей сестры опустился умиротворяющей рукой на плечи обеих сторон, — то здесь было бы намного больше народа.
— Да! — мгновенно поддержал тот, кто, очевидно, был главарем. — Я сам лично видел, как ты впускал людей в город!
— Я впускал торговцев и горожан, которые могли оплатить вход, — объяснил капитан, скрестив руки на груди для пущей убедительности. — А у вас, монна, я полагаю, денег не больше, чем у этих сударей?
— То есть возможность пройти все-таки есть? — уточнила Скай мягко, едва кольнув иголочкой, и капитан растерялся, осознав, что сболтнул лишнего. — Все упирается в деньги.
— Лицемер! Я же тебе сказал, что заплачу за вход! — рассвирепел наемник и машинально подался вперед, но один из его ребят положил ладонь ему на плечо в то же мгновение, когда капитан поднял руку в успокаивающем жесте.

Ну уж нет. Если им удастся пройти, просто обнажив свои клинки, то и мы прорвемся в этот город!

— Вход стоит дорого, господа, — поняв, что аргумент с перенаселенностью города уже не поможет, быстро нашелся капитан и напустил на себя самый неприступный вид.
— Но у нас здесь родные! — воскликнул я, в пылу борьбы с подступившим отчаяньем ухватившись за единственную соломинку, но на мои слова упрямец лишь закатил глаза.
— Я это слышал уже тысячи раз, — покачал он головой, отреагировав на мои слова, как на капризы маленького ребенка.

Хрупкое тело рядом содрогнулось. Перспектива оказаться выброшенной на улицу в грязном порту отнюдь не воодушевляла мать, едва оправившуюся от потери дома и дочери. Тревоги снедали и меня с самого отплытия, но я машинально приобнял маму в попытке успокоить, и, к своему изумлению, ощутил, как ткань на спине пропитал липкий пот, отнюдь не связанный с жарким солнцем. К страху остаться в порту без крыши над головой примешался не менее отчаянный страх, что деваться после этого нам действительно будет уже некуда. Деньги были лишь на дорогу сюда. Мы все полагались на имение матери и ее брата.

Я начал понимать вспыльчивого товарища по несчастью, едва не пересчитавшего этому Эвальду ребра, но моя сестра не собиралась уступать капитану ни в упрямстве, ни в выдержке.

— Капитан, — начала Скай самым теплым голосом, на который только была способна, побуждая Эвальда блаженно потереться об его бархат, и намек на уважение его статуса и высокого положения, проступивший в одном коротеньком слове, действительно немного смягчил капитана. — Гамлен Амелл — наш родственник, и он знает о нашем приезде. Для нас в этом городе уже подготовлены приют и ночлег, и чтобы мы не торчали здесь и не путались под ногами, неустанно рыдая у вас над душой, наверняка кто-то сможет разыскать нашего дядю и оповестить о нашем приезде… капитан.
— Гамлен? — удивился Эвальд, от неожиданности сбросив с себя весь свой внушительный вид. — Знакомое имя…
— Он местный аристократ. У нашей семьи здесь имение, — с преувеличенной готовностью пояснил я, почувствовав его замешательство — нужный момент.
— Погодите-ка… Аристократ? — его брови поползли вверх. — Единственный Гамлен, которого я знаю, это проныра с дырой в кармане, и никаких имений у него точно нет!

Мама раскрыла рот, но так и не смогла вымолвить ни слова. Но Скай продолжала держать оборону неповторимо стойко за всех четверых, сверля капитана тяжелым пронзительным взглядом, говорящим о том, что ей откровенно наплевать, аристократ этот Гамлен или нищий, и она не уйдет, пока не получит желаемого. Под таким напором капитан поджал губы от раздражения, но смилостивился.

— Если он действительно ваш родственник и даст вам приют, то я сообщу, когда он прибудет сюда.

Этот момент, который я возненавидел на корабле, сейчас буквально сбросил гору с моих плеч: казалось, мы уже были в городе, уже прошли этот этап и могли позволить себе закрыться в четырех стенах временного убежища, оплакать потери и придумать, как вернуться домой.

Но другая сторона мгновенно ощетинилась и зашевелилась с явным намерением все усложнить.

— Ты что, хочешь их впустить?! — голос предводителя шайки почти сорвался на крик.
— Я не говорил… — хотел объясниться капитан, но его нетерпеливо перебили.
— Мы торчим тут четыре дня, а эти заявились только что! — как я ни надеялся, что они хотят лишь только пригрозить, мои надежды не оправдались. Кровь мгновенно вскипела, и я схватился за рукоять. — Давайте, ребята! Пробьем дорогу силой!

Скай среагировала быстрее, чем любой из противников, и не успел я моргнуть, как она уже из тактических соображений завалила лучника. Не желая отставать, я бросился вперед с мечом наперевес, сбивая с ног всех, кто стоял на пути.

Теперь мы со стражей были заодно, и Эвальд, вытащив меч, стал громко призывать на помощь остальных. Глаза Скай лихорадочно горели. Она нырнула в битву и подпитывала себя чужой кровью, точно обезумевший от голода малефикар.

Мы перемещались по площади точно призраки, исчезая в одном месте и появляясь в другом. Я ни на секунду не отставал от сестры, и наемники падали замертво один за другим. Один из них оказался хитрее, чем остальные, и все, что я успел ухватить взглядом, — меч, зловеще сверкнувший в пугающей близости от моей матери…

При мысли о маме ярость полоснула по сердцу острым лезвием. Машинально окликнув Скай что было сил, я закричал матери, приказывая тронуться с места и бежать, неважно куда, лишь бы выиграть время. При этом я был уже на полпути к ним, мои ноги двигались сами по себе.

В итоге в ублюдка вошло сразу три лезвия — мое, Авелин и Скай. Кровь кипела, шум в ушах медленно сходил на нет.

Все закончилось так же быстро, как и началось. У них не было шансов. Убедившись, что это был последний и все кончено, я ощутил себя опустошенным. Сочувствия не осталось. Я откровенно наслаждался последним стоном мерзавца, возжелавшего отобрать у меня то самое дорогое, что осталось. Ручаюсь, я улыбался в тот момент, когда толкал меч в его грудь. Должно быть, мой порыв напугал мать даже больше, чем возможная кончина. Но она осталась жива. Это главное.

— Капитан! Вы в порядке?! — мимо понесся наш старый друг, чуть не подоспев к концу заварушки, и, не заметив нас, остановился прямиком напротив своего капитана.

Скай, с непроницаемым лицом вытащив скользкими кровавыми руками свой клинок из тела павшего, нарочито медленно, чтобы не нагонять подозрения, направилась за ним.

— Да. И благодаря ей, слюнявые выродки! Где вас носило, ленивые свиньи?! — заорал капитан, выпоров помощника одним взглядом не хуже Скай, и мотнул головой в ее сторону.

При виде укоризненного взгляда моей сестры стражник побелел. Сейчас помощь страже и непосредственно капитану сыграла ей на руку.

Создавалось впечатление, будто Скай контролировала все события, происходящие здесь, и я бы не удивился, если бы это она каким-то сверхъестественным способом спровоцировала банду на борьбу, чтобы войти в доверие к капитану и заручиться его помощью. Это, конечно, было маловероятно, однако все складывалось как нельзя удачно для нее.

— К-капитан… — дрожащим голосом просипел он, уставившись на недоумевающего капитана с очень выразительной мольбой. — Это же… она…

Встав почти вплотную к стражнику, так, чтобы правую руку скрыл его бок, Скай незаметно шевельнула двумя свободными пальцами, не выпуская клинок. Молния, заискрившаяся между ними, метнулась стражнику в спину, и он, встрепенувшись, мгновенно заткнулся и побелел, вытаращив глаза в пустоту. Эвальд недоуменно воззрился на него, и Скай поспешила отвлечь его внимание на себя.

— Да, это я попросила вашего подчиненного допустить меня к вам лично, чтобы иметь возможность поговорить с разумным человеком, который может дать мне подсказку или какой-нибудь совет, — кивнула она с обезоруживающе робкой улыбкой и тут же сменила вид с милого на серьезный. — И попутно избавить от назойливого сброда. Уверена, вы не станете плакать по ним. Они бы не отстали. Все равно бы сорвались. А если бы прошли в город, наделали бы там шумихи, что вам вряд ли нужно, когда ситуация и без того обострена. Чем больше беженцев здесь, тем больше с ними возни и хлопот.
— Спасибо, — чувствуя себя неловко, выдавил капитан и растерянно огляделся. Скай красноречиво взглянула на него из-под выразительно приподнятых бровей, ясно давая понять, что он должен сказать что-то еще, и Эвальд тяжело вздохнул.
— Слушайте, я… я не могу сам провести вас с город. Но я немедленно пошлю кого-нибудь найти вашего Гамлена Амелла и привести сюда, — сдался он, и вместе с ощущением маленькой победы пришло долгожданное облегчение. — Но большего обещать не могу, — он развел руками и поднял на Скай полный искреннего сожаления и вины взгляд.

Она сделала это. Снова. На сердце немного отлегло. Теперь мы сможем спокойно придумать, как вернуться домой и отстроить все заново.

— Нам этого хватит, — ответила она, и я услышал в ее голосе слабую благодарную улыбку, усталую, но удовлетворенную. Я не слышал ее чуть дольше двух недель, но уже позабыл, как она звучала.

…И когда спустя три дня ожиданий ценой жестокой сделки длиною в год я переступил границу этого города, мне показалось, будто меня сковали невидимой цепью… Это проклятое место — каменное, серое, холодное — теперь на время станет мне и домом, и тюрьмой…

Пропасть, возникшая между мною и домом, ощутимо увеличилась на расстояние в долгий год, скованный крепкими узами обещания.