Распутывается клубок, тянется тоненькая пыльная нить, увлекая за собой события, продолжается жизнь, пролетая днями и ночами перед затуманенным взглядом.
Со временем ничего не меняется.

Броска все так же продолжает метаться из одного угла Пыльного города в другой в поисках хоть какого-нибудь заработка. Чужое горе ее не волнует; главное — Рика голодает, сидя дома за шитьем: она все еще надеется, что хоть кто-нибудь согласится купить одежду у неприкасаемой. Сестра — нежный цветок, возросший из хилого ростка в розу без шипов, и Броска думает, что она наверняка пошла в неизвестного отца. Отца, которого зарезали в одном из переулков, или же он от горя выпил слишком много «У кабатчиков», или погиб по какой-то другой причине, если вообще не оказался любовником ветреной мамочки на одну ночь.
Рика другая, ей место в Алмазных Залах Орзаммара, погрязшего по уши в традициях и собственном дерьме, потому что там пахнет гораздо лучше. Когда-то они с ней вдвоем, сидя на ступенях перед домом, мечтали о хорошей жизни: о тех днях, когда мать перестанет пить, когда им не придется заботиться самим о себе, когда не нужно будет думать о том, что есть завтра, и перебиваться с окаменевшего хлеба на мутную воду.

— Эй, салрока!
Броску окликает какой-то оборванец, вырывая из мыслей, воспоминаний, а потом нагло притягивает к себе за локоть и улыбается открыто и просто. Слишком просто для этого места.
— По-моему, в твоем кармане оказалось что-то мое, — говорит он. — И мне бы хотелось это вернуть.
— Ты ошибся, — она вырывает свою руку и уходит. Это было плохой идеей — воровать на ходу, тем более у такого же неприкасаемого, знающего все приемы и уловки этого города.
— Конечно, салрока, — гном соглашается. — Тогда твой кошель я, пожалуй, оставлю себе.
Она морщится и, обернувшись, возвращается.
— Леске, — представляется он, шуточно раскланиваясь перед ней.
Броска лишь едко ухмыляется — от голода сводит живот и темнеет в глазах — и устало просит:
— Верни мне мои деньги и отстань.
И это становится точкой отсчета для чего-то хорошего и крепкого.

А клубок распускается, и тонкая нить теряется средь маловажных разговоров и обещаний.
Со временем ничего не меняется.

«У кабатчиков» царит привычная атмосфера веселья и напряжения, хозяин заведения легко продает каждому выпивку и отворачивается, если его хорошо попросить. Орзаммару привычны разборки и бессмысленные убийства, и никто уже не обращает внимания. Да и в том, что каждый день в Пыльном городе где-то недосчитываются одного из своих, нет ничего странного. Для всех Пыльного города не существует вовсе, как и не существует тех, кто там живет. А тот, кто не существует, просто не способен умереть.

Броска скучающе подпирает рукой лицо и обводит взглядом зал, вальяжно развалившись в огромном каменном кресле в самом углу. Сюда не подходят девки из более благополучной касты, прислуживающие посетителям: знают, что их милорд не любит лишних глаз и любопытных и что он делает исключение лишь для одной посетительницы, пыльной гномки-наемницы. На нее смотрят с завистью и некоторым пренебрежением: очередная подстилка, мелкая сошка. Только хозяин «У кабатчиков» понимающе улыбается: Броска появлялась здесь часто и до этого, обычно надираясь дрянным дешевым элем, пока ее не уводил, взваливая на себя, друг — такой же неприкасаемый, как и она.
Напротив нее сидит бородатый гном, дорого одетый, чистый и опрятный. У Броски же помимо клейма на щеке три полоски свежего шрама и пыльные разводы на носу и лбу.
— Все еще живая? — спрашивает, ухмыляясь в кубок с выпивкой, он.
— Как видите, милорд, — Броска улыбается. Ей нравится, да и, кажется, всегда нравилось его доводить.
— Перестань.
— Ни за что, милорд.

Она вспоминает, как они встретились, и история напоминает ей нелепые россказни Леске про то, как он как-то соблазнил целую толпу очаровательных девиц. Просто все знали, что средний сын из дома Эдуканов любит странные компании и приключения. Все знали, но никто в это не верил. Да и вряд ли когда-нибудь поверит. Сам Дюран называл это «налаживанием отношений», и Броска его уважала — за эти слова и за длинный язык. Именно он его и привел в закуток Пыльного города и свел с шайкой из Хартии. То, что там оказалась она, Эдукан назвал благословением предков. Броска же, приведя грязного, всего в крови гнома к себе в дом, не воспринимала всерьез его заверения о благородном происхождении. До того момента, пока ее не выловил посыльный из Алмазных Залов с десятью золотыми — целым состоянием.
Тогда дома был праздник.

— Знаешь, если я когда-нибудь стану королем…
— У тебя есть старший брат, законный наследник.
— Триан дурак, хоть и хороший полководец, — отмахивается Дюран. — Если я стану королем, то позову тебя замуж.
Броска ухмыляется, а потом, не сдержавшись, откидывается на спинку кресла и заливисто смеется.
— Ты же понимаешь, что я не согласна на роль наложницы. Уж лучше вступлю в Легион Мертвых.
— Тебе нужно научиться слушать других, салрока, — поправляет ее Эдукан. — Я говорю о том, что хочу сделать тебя королевой.

У него длинный язык, знает Броска и не принимает его слова близко к сердцу. Потому что ей не нужна власть. Потому что, несмотря ни на что, Рика — главное, сестра и ее счастье. Потому что она не представляет себя в дорогих платьях и с хорошими манерами: аристократы любят утонченных женщин, а она не умеет ни танцевать, ни вышивать, ни даже петь.

— Знаешь, кажется, ты не понимаешь разницы между королевой и наложницей.
Броска снова смеется.
— Если ты станешь королем, милорд, я буду королевой преступного мира.

От былого крепкого клубка остается только половина, и нитки путаются у концов.
Со временем кажется, что что-то меняется.
Но на самом деле не меняется ничего.

Рика буквально светится от счастья, она крутится вокруг нее в новом платье, смеясь и улыбаясь, и рассказывает о том, кто полностью занял ее мысли.
— Он прекрасен, — говорит Рика. — Он так заботлив и нежен. Ему нравится, как я пою.
Броска слушает ее невнимательно и вполуха: голова у нее занята Леске с его глупым юмором и Эдуканом с длинным языком. Разговаривают они, к ее сожалению, об одном и том же. «Было бы хорошо, если власть перешла бы к какому-нибудь нормальному гному», — шутит Леске. «Я буду хорошим королем. С этим согласен отец. И даже мой тугодум Триан», — серьезно говорит Дюран. Броска понимает, что они правы, но перемены ее пугают сильнее, чем десять вооруженных контрабандистов против нее одной.
— Когда-нибудь и ты встретишь такого же, — продолжает Рика. Кажется, ей не важно, слушают ее или нет. — Он будет тебя любить и оберегать.
— А я научусь мило улыбаться и соглашаться, — Броска улыбается. — Ты будешь рассказывать чудесные сказки своим детям, сестра.
— Конечно. И не только своим.
Рика выглядит такой одухотворенной, что она не перебивает ее и не рассказывает о своих делах.

Через семь дней Эдукан сам выходит на Леске через своих знакомых в Пыльном городе.
Еще через пять объявляют, что скончались король и старший сын правящего дома, и они — обычные пыльники, неприкасаемые — точат клинки.
А три дня спустя трупы принца Белена и его наложницы находят в королевских покоях.

Нет больше клубка, только спутанные нити.
И времени больше нет.
Все изменилось.

— Я любил своих братьев, — признается Дюран, и его слова больше похожи на неумелые оправдания.
Броска только морщится. За стенами Алмазных Залов ее ждет Леске, а желания слушать речи нового короля нет никакого.
— Я не хотел, чтобы все закончилось так, — Эдукан продолжает. — Я не хотел убивать Белена. И Рику.
— Просто заткнись, — она не скрывает того, что ей больно. — Может, твой брат и был ублюдком, мечтающим дорваться до власти, но он ее действительно любил. Или хотя бы относился бережно. А Рика носила под сердцем его ребенка.
В королевских покоях воцаряется тишина. Броска думает, что власть — настоящая, не иллюзорная (кто ее больше желал? Она ли? Или Дюран?) не приносит достаточной радости и даже удовлетворения.
— Это то, чего ты хотел? — спрашивает она, поднимая глаза.
— Нет, — не задумываясь, отвечает Эдукан. Он смертельно устал, не осталось и половины от того веселого гнома, с которым она разговаривала иногда и мечтала за выпивкой в кабаке.
И они опять замолкают на мгновение: Орзаммар чествует нового правителя, а им хочется сбежать от самих себя.
— Зато все вышло, как я говорила, — Броска хмыкает. — Ты теперь король, а я королева преступного города. Любой из пыльников в твоем распоряжении, милорд.
Дюран улыбается — впервые со своей коронации.
— И что я могу сделать для своей королевы?

Исчезают и нити, резко перерезанные наточенным лезвием.
Кажется, что со временем.
Но на самом деле в одно мгновение.

Броске думается, что ее ноги просто оторвутся от земли, а сверху упадет что-то большее, чем кусок каменной породы. Снаружи воздух холоден, а в небе мешаются краски — розовая, голубая, синяя, фиолетовая. Огромный огненный шар медленно падает за горы и макушки деревьев.
Ей это все в новинку, и она сидит на ступенях, вцепившись в руку Леске, и смотрит во все глаза.
— И что дальше? — спрашивает он. Голос у гнома чуть подрагивает, но он умело скрывает свой страх (или опасения, паранойю) за глупыми шутками и бессмысленными фразами.
— Дальше? — она улыбается и мечтательно прикрывает глаза. — Я спрячу все свое оружие, перестану брать то, что плохо лежит, научусь сносно готовить и нарожаю тебе десять детей. Нравится?
Леске давится воздухом — неожиданно и смешно.
— Ты серьезно?
Броска смеется.
— Конечно, нет, — она позволяет ему спокойно выдохнуть. — Готовить будешь ты.
Леске снова кашляет и не понимает: очередная ли это шутка его подруги или вполне утвержденный план на дальнейшую жизнь. Если первое, то он посмеется с ней; если второе… она всегда обязательно добивалась того, чего хотела. И никто не мог ей помешать.

И снова катится клубок, тугой и крепкий, увлекает за собой события.
И продолжает жизнь.