— Уходи! Фу! — крикнул Дарриан Табрис. Но разогнавшийся мабари уже не смог остановиться. Он сбил Табриса с ног и с радостным урчанием принялся облизывать его лицо и шею.
— Да ты ему нравишься, — развеселился Алистер.
— Сними. Его. С меня, — придушенно потребовал Табрис.

— Все в моем отряде должны приносить пользу, — разглагольствовал Табрис на привале, который они устроили пару часов спустя. Он грозно прохаживался перед вытянувшимся в струнку Алистером, как будто забывшим, что именно он из них двоих — старший Страж, мабари, виляющим хвостом, и Морриган, надменно усевшейся прямо на дороге. — Особенно это касается тебя! — Табрис ткнул пальцем в мабари. Мабари улыбнулся — Табрис был готов поклясться, что чертова псина улыбается — и выплюнул ему под ноги изжеванную руку генлока.
— А он теперь тоже навроде Стража, — заметил Алистер.
— Это еще почему? — нахмурился Табрис.
— Ну раз он напился крови порождений тьмы и выжил… — начал Алистер.
— Он не сам выжил, его вылечил псарь, — отрезал Табрис.
— Повезло, а нас даже псари не лечат… Говорю тебе, он прошел Посвящение, — Алистер только потянулся потрепать мабари по холке, как пес тихо зарычал. Уголок рта Табриса дернулся, но он совладал с собой и продолжил непреклонным тоном еще-не-но-уже-почти-совсем-если-мы-выживем-командора:
— Если он тебе так нравится — забирай. Дарю.
— Нет, он выбрал тебя, — возразил Алистер. Словно в подтверждение его слов мабари демонстративно отошел и сел рядом с Табрисом. — А ведь славный пес, красивый, ученый… Слушай, дай ему имя. Нехорошо без имени.
— Да? А по-моему, он неплохо справляется, — Табрис с неприязнью посмотрел на мабари. Мабари обрадовался и тут же вскочил, подпрыгнув, как мячик, и басовито тявкнув.
Пытаясь обойти мабари, Табрис шагнул влево. Мабари тоже шагнул влево. Табрис шагнул вправо — и мабари шагнул вправо.
— Сокка, — сдался Табрис. — Пусть будет Сокка.
— А что это значит? — заинтересовался Алистер.
— «Вещь, которая подпрыгивает и от которой одни неприятности». «Назойливая вещь, которая подпрыгивает». «Прыгучее несчастье». Кому как больше нравится. Привал окончен, Морриган, указывай путь.
— Как скажешь ты, — Морриган усмехнулась вычерненными губами и неторопливо поднялась с земли, опираясь на посох.

Стражи устроились на ночлег в низине. Алистер поел хлеба и сыра, которые Флемет дала им в дорогу, громко рассуждая о том, что лучше — превратиться в лягушку или стать одержимым, мстительным сырным духом. Покончив с ужином, он завернулся в плащ и лег спать. Морриган отправилась «погулять»; когда Табрис потребовал отчета, она сверкнула глазами и рыкнула, что «о моих делах знать не захочешь ты: вреда они не принесут, того довольно». Табрис подумал и пришел к выводу, что и правда не хочет знать, где будет гулять Морриган, поэтому великодушно ее отпустил (правда, после того, как она уже ушла). Убедившись, что Морриган нет поблизости, Табрис назначил сам себя в караул и сел поближе к костру.

Темнота летней ночи была густой и непроницаемой, как пузырек чернил. Вдалеке стрекотали цикады. Табрис прислушивался к их пению, звучавшему как хор крохотных трещоток, бессмысленно уставившись в огонь. В языках пламени ему чудились кинжалы, на лезвиях которых сверкала ярко-красная кровь, вспыхивающая светлячками желтых искр.

В эльфинаже Табрису частенько бывало одиноко. Но такого всеобъемлющего одиночества он не испытывал еще никогда. Куда они идут, зачем они идут? Договоры, которые он сунул за пазуху, — согласятся ли маги, долийцы и гномы выполнить свои древние обязательства или предпочтут сделать вид, что ничего о них не помнят?

Табрис не знал, что ждет их с Алистером в будущем. Он только знал, что нельзя опускать руки, ведь когда кажется, что не осталось ничего, остается честь. А если у тебя есть честь, ты не будешь носиться, как курица с отрубленной головой, и вопить: «Мы все умрем!» Ты будешь что-то делать. Даже не что-то, а то, что должен. Иначе какой во всем этом смысл, какой смысл в самой твоей жизни?

Это тяжело, да, так тяжело, что иногда почти невыносимо. И очень страшно. Ведь чтобы один раз броситься очертя голову в пасть дракона, нужен порыв. А чтобы преодолеть долгий путь до этой пасти, нужно нечто большее. Но когда Табрис — снова и снова — все обдумывал, прокручивая в голове разные исходы их рискованного предприятия, то словно наяву слышал голос матери: «А кто тебе сказал, Дарри, что правильные поступки даются легко?»

Банн Воган думал, что честь — это что-то, что есть только у людей. У эльфа не может быть чести, эльфа можно запугать или подкупить, что он и попытался проделать. То-то Воган удивился, когда Табрис насадил его на нож — тяжелый, охотничий, еще мамин — и брезгливо оттолкнул, спихивая на пол.

«У эльфов есть честь», — сказал тогда Табрис. И бросил Вогану на грудь золотой, который он всунул Табрису в потную от злости руку. «Заплати перевозчику», — сказал Табрис. «Какому перевозчику?», — прохрипел Воган; казалось, его глаза вот-вот вылезут из орбит. Табрис поставил ему ногу на грудь и надавил, с наслаждением понимая, что мог бы проломить ему ребра, если бы поднапрягся, — в точности, как учила мама. «Тому перевозчику, в которого вы, люди, не верите», — ответил Табрис.

Мабари по имени Сокка положил Табрису голову на плечо и преданно всхрапнул, пуская слюни.

— Я надеялся, что ты сбежал, — пробормотал Табрис и раздраженно добавил: — Ты воняешь так, как будто бы искупался в болоте.

Сокка лизнул Табриса в ухо. Табрис попытался его отпихнуть, но Сокка широко расставил лапы и наклонил голову, как артачащийся бычок. Теперь толкать его было все равно что толкать скалу.

— А знаешь, что в эльфинаже, когда совсем голодно, едят собак? — вкрадчиво спросил Табрис.

Сокка заскулил, попятился, но не ушел.

— Проваливай, — Табрис поджал под себя ноги и снова уставился в огонь. — Мне не нужна собака. Собаки нужны людям. А я эльф.

Сокка сел и зевнул. Ухо Табриса обдало мясным жаром.

— Ты омерзителен. Я не могу поверить в то, что когда-то хотел щенка, — проворчал Табрис. — Я пришел к псарю, но он сказал, что эльфы не могут покупать собак. А потом он пнул меня в пыль. Мне было всего пять лет, а он толкнул меня с такой силой, что я упал и сломал ключицу. Бард бы придумал, что с тех пор я поклялся, что больше никто не посмеет поднять на меня руку, но это не так. На самом деле со мной всю жизнь обращались как с грязью. И однажды… я даже не помню, когда… я решил, что докажу: я лучше. На самом деле я лучше их всех.

Сокка молчал. У Табриса появилось странное чувство, как будто бы пес не просто слушает его, но еще и понимает.

— Ладно, мы не ели собак. Иногда крыс, но крысы — совсем другое дело, — признался Табрис с неохотой. — Нас травили собаками, банн Воган любил так развлекаться. Однажды я убил его пса, а потом и его самого. Доволен?

Сокка решительно дернул загривком и сел, привалившись к Табрису боком. Он тоже стал смотреть в костер. Над костром порхали мошки, привлеченные его теплом и светом. Совсем как демоны Тени, привлеченные маревом человеческих душ.
Табрису стало не по себе.

— Ты только делаешь вид или понимаешь каждое слово? — спросил Табрис, лишь бы не молчать, лишь бы услышать звук живого голоса, путь даже и своего собственного. Но тут Сокка обернулся, и у Табриса перехватило дыхание. У него был совершенно человеческий взгляд, осмысленный и невеселый. Мабари приоткрыл пасть, словно собираясь сказать что-то, наморщил нос и звонко чихнул. Иллюзия рассеялась. Рядом с Табрисом сидел обычный пес, пусть и с непривычно смышлеными глазами, но пес. А псы не умеют разговаривать.

— Дожил — с собакой вечеряю, — вздохнул Табрис, успокоившись. Ночь была темна, но не таила в себе никакой опасности. А Табрис просто слишком сильно устал. От такой усталости могут вещи и похуже примерещиться. — Но знаешь, что? Кровь порождения тьмы и правда не смогла тебя прикончить. Только вот я не верю, что помогла мазь из золы и болотного сорняка. Тут дело в том, насколько ты хочешь жить, чтобы скверна прошла сквозь тебя и сделала тебя сильнее… Может быть, Алистер и прав, может быть, ты тоже своего рода Страж… — раздумчиво заключил Табрис.
— Что тебя так удивляет? — Алистер заворочался и сел. Закутанный в плащ, он был похож на толстую шерстяную гусеницу. — Я часто бываю прав. Я же говорил, что вы поладите, а ты все «не хочу собаку» да «не хочу собаку».

Табрис чертыхнулся и быстро убрал руку со спины Сокки, который посмотрел на него с почти человеческой хитринкой во взгляде и — или это Табрису только показалось? — заговорщицки ему подмигнул. «Все знают, что собаки смышленые, но неразумные твари, — оторопело думал Табрис. — Но, может быть, не зря о мабари говорят, что они-де совсем как люди и все понимают… только вот предпочитают об этом помалкивать».

Морриган, наблюдавшая за Табрисом из темноты, хмыкнула и коснулась ожерелья из костей и перьев, висевшего у нее на груди.