Пророчицу доставили в ставку: Вигорт по просьбе Маферата обещал дать Андрасте последний шанс одуматься и согласиться на требования и условия Империи. Хотя и он сам, и Гессариан слишком хорошо понимали, что ничего толкового из подобного диалога не выйдет. Андрасте не пошла на уступки тогда, а она была не из тех, кто меняет свои решения.
Несмотря на обстоятельства, Вигорт не мог не восхищаться ее выдержкой.

Гессариан покосился на него и тяжело вздохнул. Прошелся из одного угла просторного шатра в другой, замер, еще раз пристально взглянул в непроницаемо-бесстрастное лицо худой женщины.
— Ты должна понимать, что уже обречена, — сухо произнес он. — Твой единственный шанс выжить — это принять наши условия.
Пророчица чуть улыбнулась.
— Ты говоришь так, будто у тебя есть право даровать жизнь, Архонт, — негромко ответила она. — Но это право принадлежит Создателю. И если ему угодно забрать меня к себе, ни ты, ни я не сможем этому помешать.
Гессариан поморщился, отвернулся, пожав плечами. Было ясно, что это тупик, и никакие посулы и уговоры ничем не помогут.
— Я сделал, что мог, — буркнул Архонт, взглянув на неподвижно стоявшего у выхода магистра. — Но ты же знаешь, одержимые упорствуют до самого конца.
Вигорту показалось, что Андрасте чуть заметно вздрогнула. Но тут же справилась с собой и вновь безразлично опустила глаза. Или, может, это просто луч солнца проник сквозь щели в стыках шатра и иллюзией пробежался по лицам…
— Андрасте, — позвал маг, толком сам не зная, ни что он собирается ей сказать, ни какие слова могли бы убедить ее, истово верующую в свою правду.
Зачем? Он обещал Маферату попытаться, но разве они не сделали все от них зависящее?
Женщина повернулась к нему, прозрачный взгляд обжег всепроникающим светом. И неожиданно слегка улыбнулась.
— Мой муж сказал, что такие, как ты, не меняют веру, и был прав. Но скажи мне, Вигорт, разве я обманула тебя, когда сказала, что Создатель дарует нам победу? Разве на Валарианских полях не Его рука направляла наших воинов?
Магистр хмуро качнул головой.
— Вам повезло вовремя получить подкрепление, только и всего, а наши войска не были готовы. В этом нет никакого чуда.
— Нет чуда, — тихо повторила Пророчица. — Что же, Вигорт, тогда не ищи слова, чтобы убедить меня, и не ищи себе оправданий за то, что собираешься сделать. Ты еще не можешь видеть Создателя, как вижу я: в каждом жесте, в каждом вздохе. И все, что происходит и произойдет, — лишь его воля… И я повинуюсь ей.
 
Это был ее собственный приговор самой себе. И маг не мог вспомнить, чтобы кто-либо во все времена произносил это так спокойно.
Так… безразлично.
Архонт заговорил снова, опять приводя какие-то идеи, варианты и альтернативы, но Андрасте молчала, словно ее больше уже ничего не интересовало в этой жизни, и, глядя в ее прозрачно-бездонные глаза, магистр отчетливо и ясно понял: все, что бы они теперь ни сказали, уйдет впустую.
И он вдруг поймал себя на совершенно нелепой мысли, что, будь у него возможность спасти эту странную женщину, он бы так и поступил.
Он не желал ей смерти.
Но не было выхода. Ни у него, ни у Архонта, ни у Маферата, сейчас разбиравшегося с бунтующим войском варваров.
Мир требовал своей кровавой жертвы.
Гессариан раздраженно выдохнул, на мгновение замер, словно большая, нахохлившаяся хищная птица, собираясь с силами. Развернулся — остро, резко, совсем не как изможденный старик; повелительно кивнул Вигорту.
— Значит, ничего не меняется. Пусть идет как идет. Пора начинать.
Пора начинать.

Вигорт коротко поклонился, выскользнул из шатра, махнул рукой ожидающим невдалеке воинам. Они уже знали, что делать; безмолвную Андрасте вытащили наружу, под усиленной охраной повели к небольшому холму, с которого открывался вид на расположившийся на той стороне огромный лагерь армии варваров.
И на котором имперские солдаты в спешке за полчаса разложили гигантский, в два человеческих роста, костер.
Хворост сухой — солнце вытянуло всю влагу — одной искры будет достаточно, чтобы пламя вскинулось к самому небу.
К самому Создателю.
Пока шли приготовления, даже элитные воины дивизиона изредка, но косились на ясное, безоблачно-чистое небо; при всей этой строжайшей дисциплине они все же, видимо, опасались этой возможной кары Создателя за богохульство. Опасность бунта росла с каждым часом, и медлить было нельзя.
Вигорт отдал приказ разводить костер.
 
Это было словно гигантская театральная постановка: сцену сожжения и пламя должна была увидеть армия варваров. А иначе было нельзя, иначе как можно было убедить их в том, что Пророчица действительно мертва? Это же варвары — они будут верить в невозможное, верить в чудо, пока сами не коснутся обгорелого трупа, пока не вдохнут в себя приторный и неумолимый запах смерти.
И огонь должен был быть сильным, чтобы дивизион Империи смог сдержать напор, пока все не будет кончено.
Придется немного подыграть, но разве это считается, когда дело касается тысяч людских жизней и душ?
Стихийная магия никогда не подводила.

Андрасте взошла на костер бесстрастно и величественно, как королева, идущая к своему трону. Вигорт думал, что ее разум уже витает где-то очень далеко отсюда, и что она уже вряд ли осознает то, что ей сейчас предстоит.
Когда ее привязывали к деревянному столбу, Пророчица внезапно повернула голову, посмотрела ему в глаза и улыбнулась.
И Вигорту на мгновение показалось, что солнце взорвалось у него в венах.
Он отвернулся, ослепленный и оглушенный, сморгнул, рвано выдохнул, взглянул на неподвижного Архонта, ожидая приказа.
Гессариан тяжело кивнул. Зажигательные стрелы впились в сухой хворост первыми, пламя вскинулось, вспыхнуло, обжигающими крыльями Тота затанцевало в воздухе. Это была самая великая жертва, которую Империя на прощание преподносила своим богам, и Древние, смеясь и упиваясь своей победой, принимали.
«Кем бы ты ни была, — думал Вигорт, до боли в глазах вглядываясь в ревущий костер, — кем бы ты ни была, странная женщина, пророчицей или одержимой, ты едва не перевернула весь мир. И ты была достойна дани Уважения. Если твой Создатель не столь милосерден, как ты верила, ну что же, я буду просить за тебя своих богов. Они чтут достойных противников».
— Огня, — приказал Архонт.
Вигорт словно в трансе вскинул руки, стихийная магия рванулась по венам, вспыхнула на кончиках пальцев, по раскаленной земле пробежалась к сложенному деревянному помосту. И разорвалась облаком искр; багряно-рыжее пламя взвилось удушливым облаком — от такого огня не бывает дыма, но он сжигает даже кости.

Худое тело Андрасте выгнулось от нечеловеческой боли, и она все же закричала — видимо, даже демон, если он и был, не смог до конца отрезать ее от всех ощущений-вне-Тени. И лишь стальная выдержка удержала магистра от того, чтобы не развеять собственные чары.
Так было надо. Ради мира.
Ради блага Империи.
Где же ты, Создатель, почему ты не спасешь свою нареченную?! Ведь ты же всемогущ, ты же дал ей знания, дал ей силу, ты смог обернуть все так, что ее армия одержала величайшую победу, так что же ты молчишь сейчас?! Что тебе стоит пролиться дождем на землю, затушить этот костер, пока еще она жива, и плевать, что магическое пламя нельзя погасить водой!
Где же ты, Создатель, она ведь так верила в тебя!

Внизу под холмом в надрывный гул сливались яростные вопли, бряцанье оружия — это армия варваров в последней отчаянной попытке пыталась штурмовать холм, но все было слишком хорошо просчитано: на то, чтобы разбить баррикады, требовалось время, а времени уже не было.
Смотреть на костер уже не было сил, и Вигорт сдался, уступил малодушию, отвел взгляд, ненавидя и себя, и весь мир, и эту женщину, которую пришлось убить ради чужой идеи.
И пропустил миг, когда Архонт, словно не выдержав, шагнул ближе, почти вступая в ревущее пламя, жадно лижущее бледную кожу, и одним коротким, точным ударом вонзил отобранный у одного из воинов меч в грудь Пророчицы.
Вигорт, конечно же, знал, что и этот момент был тщательно продуман, и чары стихийника Гессариана, разумеется, не позволили огню коснуться даже рукавов его мантии.
Но все равно почти поверил, в то, что все это искренне.
Почти.
 
И вмиг все вокруг замерло, словно оглушенное, словно вместе с сердцем этой женщины перестали биться сердца всех, кто смотрел на нее, всех, кто находился рядом. И элитные воины Тевинтера застыли, опустив оружие, и войска варваров у баррикад под холмом падали на колени и роняли клинки.
Словно сам Думат, владыка Тишины, опустился незримо рядом, накрыл своим крылом мятежный, сумбурный мир.
Дань Уважения тебе, падший и побежденный Древний, навеки ушедший в свою Тень. Прими же к себе еще одну душу, она заслужила.
Кем бы она ни была, в кого бы она не верила — она заслужила.

Вигорт отвернулся, бессильно опустил руки, разгоняя остатки магии, рассеивая их в раскаленном воздухе. Устало поднял голову, вопросительно взглянул на застывшего перед костром Архонта. И, словно почувствовав его взгляд, Гессариан встряхнулся, отступил назад, медленно отошел обратно к магистру.
И в его взгляде, на мгновение замутившемся от бликов солнца и огня, теперь вновь сверкала знакомая холодная сталь.
— Кончено, — глухо произнес Архонт. Тяжело передернул плечами, словно избавляясь от непосильного груза. — Идем, Вигорт, время не ждет. Мы только что убили солнце, теперь придется разжигать новое.
Кто знает, что будет сложнее.
— Время не ждет, — эхом отозвался магистр. Качнул головой, проводил ушедшего по направлению к своему шатру Гессариана, глубоко вздохнул и торопливо зашагал к главным командирам дивизиона.
 
Эта часть тоже была продумана: после смерти пророки превращаются в святых, и надо было оставить какой-то символ случившегося, потому что новорожденной Церкви нужны будут свои символы. Подойдет все — тем более для варваров — сейчас любой предмет, любая щепоть земли, по которой ступала нога Андрасте, уже становилась священной.
От кострища почти ничего не осталось — стихийная магия слишком неумолима — но прах и золу соберут, пока их не развеет ветер.
Клинок, который пронзил грудь Пророчицы, — время беспощадно даже к закаленной стали, но его сохранят на многие века, наделят чудодейственными свойствами и будут носить как талисман в военные походы.
Символы правят сознанием.
Вера правит толпой.

Запах гари все еще чувствовался в воздухе, а может, это была просто очередная иллюзия, вызванная уставшим разумом. Может быть, скоро закончится это мертвящее лето, с севера, с моря придут долгожданные ветра и дожди и не оставят на земле ничего, ни одного следа, кроме человеческой памяти.
Вигорт шел и думал о том, что надо было как можно быстрее уводить войска, пока армия варваров не опомнилась. Дать Маферату навести хотя бы относительный порядок и разобраться с тем, что происходит в столице.
А потом можно было начинать строить новый мир.
С новым солнцем.